Прошли годы. Я любил женщин — если это можно назвать любовью. Греться в их телах было удобно. Они цеплялись за меня руками, голосами, сердцами. Плакали, просили запомнить их — им хотелось вечности. А я давал им ночь. Иногда две.
Я кивал, не слушая. Я уже знал: утром они станут тенью в моей памяти, одной из сотен. Кожа, имя, голос — всё стиралось. Точно так же, как стирал я кровь с губ.
Я никого не помню. И никого не хочу помнить. Это балласт. А я бессмертен.
