Выдержка N8 - Дневник Котяврик
Знаете что? Боюсь, не упустила ли я чего то…
Бывает же, что кто то попал в дурное
общество, а потом встретил хорошего
человека и понял, что жить можно и по
другому… Дурное общество – мама, Коломба,
папа и все их знакомые. Но сегодня я узнала
по настоящему хорошего человека. Мадам
Мишель рассказала мне о своей душевной
травме: она избегает Какуро, потому что на
нее угнетающе подействовала смерть
сестры, Лизетты, которую соблазнил и
бросил богатый папенькин сынок. И с тех
пор ее главным жизненным правилом стало:
не имей дела с богатыми, если не хочешь
умереть. Я слушала мадам Мишель и
думала: что оказалось тяжелее для ее
психики – смерть обманутой сестры или ее
последствия: постоянный страх оказаться на
ее месте и так же погибнуть? Смерть сестры
мадам Мишель пережила, а вот сможет ли
она справиться с собственным страхом? Но
я поняла и другую, очень важную вещь, я
почувствовала… Стоило мне заговорить о
том, что я почувствовала, как на глазах
выступили слезы, пришлось отложить ручку
и немного поплакать. Ну так вот, слушая
мадам Мишель, видя, как она плачет, а
главное, с каким облегчением открывает мне
душу, я поняла: мне плохо оттого, что я не
могу помочь своим близким. Поняла, что
сержусь на маму, папу и в особенности на
Коломбу, потому что не могу быть им
полезна, ничего не могу для них сделать. Их
болезнь зашла слишком далеко, а у меня
слишком мало сил. Все симптомы налицо, я
вижу их, но как лечить, не знаю и от этого
болею точно так же, как они, сама того не
замечая. А когда я держала за руку мадам
Мишель, то почувствовала эту свою болезнь.
Наказывая тех, кого я не в силах исцелить, я
никогда не вылечусь сама – вот это точно.
Может, имеет смысл еще раз хорошенько
подумать о пожаре и самоубийстве. Если
честно, то не так уж мне хочется умереть, а
вот увидеться с мадам Мишель и с Какуро
очень хочется. Да, и еще с Йоко, его
внучатой племянницей, чью судьбу не
угадаешь. И попросить у них помощи.
Конечно, я не собираюсь являться и вопить:
help me, спасите маленькую девочку от
самоубийства! Но я готова принять помощь
других людей, ведь я на самом деле
маленькая девочка, и мне на самом деле
плохо, а мои семь пядей во лбу ничего не
меняют. Несчастная маленькая девочка в
свой самый горький час встретила хороших,
добрых людей. Так разве может она
упустить счастливый шанс? Уф. Что то я
запуталась. То, что рассказала мадам
Мишель, – настоящая трагедия. А то, что на
свете есть хорошие люди, – настоящая
радость. Но как тут радоваться, когда
существует такой ужас? Люди живут и
умирают под дождем. Голова идет кругом.
Но мне вдруг показалось, что я нашла свое
призвание. Подумала, что вылечусь, если
буду помогать другим, тем, кого еще можно
вылечить, кого можно еще спасти, вместо
того чтобы умирать, оттого что не могу
вернуть к жизни обреченных. Что же, стать
врачом? Или писателем? Ведь между ними
есть что то общее? Но сколько на каждую
мадам Мишель разных Коломб и Тиберов!..
Говорят, в предсмертные минуты перед
глазами проходит вся жизнь. Ну а перед
моими широко открытыми глазами, которые
уже не различают ни фургона, ни девушки,
сидевшей за рулем, той самой сонной
приемщицы, что вручила мне вишневое
платье, а теперь вопит истошным,
некрасивым голосом и бьется в рыданиях, –
ни сбежавшихся после аварии прохожих,
которые мне что-то говорят, а я не понимаю,
– перед моими широко открытыми, но
ничего не видящими глазами плывут
любимые лица, и о каждом я думаю с острой
тоской.
Но первой появилась мордочка, а не лицо.
Моя первая мысль о коте, не потому, что он
мне дороже людей, а потому, что, прежде
чем начать по-настоящему мучительно
прощаться со всеми, я должна быть уверена,
что мой четвероногий друг не пропадет. С
усмешкой, нежностью и грустью я думаю о
Льве, ленивом толстяке, обжоре, который
десять лет был мне спутником и разделял со
мной вдовство и одиночество. На пороге
смерти привычная близость таких существ
уже не кажется чем-то незначительным и
обыденным. Лев – это десять лет моей
жизни, и я вдруг ясно осознала: все наши
кошки, все эти смешные и вроде бы
никчемные зверьки, с покорностью и
безучастностью сопровождающие нас по
земному пути, – это хранители веселых,
радостных минут, счастливой канвы, что
проступает даже в самой несчастливой
участи. Прощай, мой Лев, сказала я
беззвучно и, по существу, прощаясь с целой
жизнью, которой дорожила куда больше, чем
думала.Я мысленно вручила судьбу своего
кота Олимпии Сен-Нис, и мне сразу стало
легче – она с ним будет обращаться хорошо.
Ну а теперь приступим к людям.
Мануэла.Мануэла, любимая моя подруга.На
краю могилы уже можно перейти на
«ты».Помнишь, сколько чашек чая мы
выпили, нежась в уюте нашей дружбы?
Десять лет чаепитий и церемонных «вы»,
сердечного тепла и бесконечной
благодарности, не знаю уж, кому или чему,
наверное, самой жизни, за счастье быть
твоей подругой. Знаешь ли ты, что самые
лучшие мысли приходили мне в голову рядом
с тобой? Неужели нужно было оказаться при
смерти, чтобы это осознать? Спасибо за эти
чаепития, за долгие часы утонченного
общения, за твое природное достоинство
светской дамы без бриллиантов и дворцов,
– если бы не все это, я оставалась бы
заурядной консьержкой, а так я заразилась
от тебя – душевный аристократизм
заразителен – и обрела великую способность
дружить. Разве могла бы я так легко
обратить ненасытность плебейки в
наслаждение искусством, проникнуться
любовью к синему фарфору, к
распускающимся почкам, к томным
камелиям и множеству других крупинок
вечности, вкрапленных в мимолетность,
драгоценных жемчужин в бегущем потоке,
если бы ты, неделя за неделей, не питала
меня своим сердцем в часы священных
чайных ритуалов.Как мне тебя уже не
хватает… Сейчас, вот этим утром, я поняла,
что значит умирать – в час нашего ухода
для нас умирают другие; ведь я-то здесь,
лежу, продрогшая, на мостовой, и смерть не
имеет ко мне отношения – или, во всяком
случае, сегодня ничуть не больше, чем вчера.
Но я уж больше не увижу тех, кого люблю, и
если это смерть, то она и вправду
страшна.Мануэла, сестра моя, судьба не
пожелала, чтобы я была для тебя тем, чем
стала для меня ты – защитой от невзгод,
преградой пошлости. Живи и думай обо мне
со светлым чувством. А для меня такая мука
думать, что мы больше не увидимся.
Изм. Котяврик (20 Окт 2019 в 02:31)
4
Бывает же, что кто то попал в дурное
общество, а потом встретил хорошего
человека и понял, что жить можно и по
другому… Дурное общество – мама, Коломба,
папа и все их знакомые. Но сегодня я узнала
по настоящему хорошего человека. Мадам
Мишель рассказала мне о своей душевной
травме: она избегает Какуро, потому что на
нее угнетающе подействовала смерть
сестры, Лизетты, которую соблазнил и
бросил богатый папенькин сынок. И с тех
пор ее главным жизненным правилом стало:
не имей дела с богатыми, если не хочешь
умереть. Я слушала мадам Мишель и
думала: что оказалось тяжелее для ее
психики – смерть обманутой сестры или ее
последствия: постоянный страх оказаться на
ее месте и так же погибнуть? Смерть сестры
мадам Мишель пережила, а вот сможет ли
она справиться с собственным страхом? Но
я поняла и другую, очень важную вещь, я
почувствовала… Стоило мне заговорить о
том, что я почувствовала, как на глазах
выступили слезы, пришлось отложить ручку
и немного поплакать. Ну так вот, слушая
мадам Мишель, видя, как она плачет, а
главное, с каким облегчением открывает мне
душу, я поняла: мне плохо оттого, что я не
могу помочь своим близким. Поняла, что
сержусь на маму, папу и в особенности на
Коломбу, потому что не могу быть им
полезна, ничего не могу для них сделать. Их
болезнь зашла слишком далеко, а у меня
слишком мало сил. Все симптомы налицо, я
вижу их, но как лечить, не знаю и от этого
болею точно так же, как они, сама того не
замечая. А когда я держала за руку мадам
Мишель, то почувствовала эту свою болезнь.
Наказывая тех, кого я не в силах исцелить, я
никогда не вылечусь сама – вот это точно.
Может, имеет смысл еще раз хорошенько
подумать о пожаре и самоубийстве. Если
честно, то не так уж мне хочется умереть, а
вот увидеться с мадам Мишель и с Какуро
очень хочется. Да, и еще с Йоко, его
внучатой племянницей, чью судьбу не
угадаешь. И попросить у них помощи.
Конечно, я не собираюсь являться и вопить:
help me, спасите маленькую девочку от
самоубийства! Но я готова принять помощь
других людей, ведь я на самом деле
маленькая девочка, и мне на самом деле
плохо, а мои семь пядей во лбу ничего не
меняют. Несчастная маленькая девочка в
свой самый горький час встретила хороших,
добрых людей. Так разве может она
упустить счастливый шанс? Уф. Что то я
запуталась. То, что рассказала мадам
Мишель, – настоящая трагедия. А то, что на
свете есть хорошие люди, – настоящая
радость. Но как тут радоваться, когда
существует такой ужас? Люди живут и
умирают под дождем. Голова идет кругом.
Но мне вдруг показалось, что я нашла свое
призвание. Подумала, что вылечусь, если
буду помогать другим, тем, кого еще можно
вылечить, кого можно еще спасти, вместо
того чтобы умирать, оттого что не могу
вернуть к жизни обреченных. Что же, стать
врачом? Или писателем? Ведь между ними
есть что то общее? Но сколько на каждую
мадам Мишель разных Коломб и Тиберов!..
Говорят, в предсмертные минуты перед
глазами проходит вся жизнь. Ну а перед
моими широко открытыми глазами, которые
уже не различают ни фургона, ни девушки,
сидевшей за рулем, той самой сонной
приемщицы, что вручила мне вишневое
платье, а теперь вопит истошным,
некрасивым голосом и бьется в рыданиях, –
ни сбежавшихся после аварии прохожих,
которые мне что-то говорят, а я не понимаю,
– перед моими широко открытыми, но
ничего не видящими глазами плывут
любимые лица, и о каждом я думаю с острой
тоской.
Но первой появилась мордочка, а не лицо.
Моя первая мысль о коте, не потому, что он
мне дороже людей, а потому, что, прежде
чем начать по-настоящему мучительно
прощаться со всеми, я должна быть уверена,
что мой четвероногий друг не пропадет. С
усмешкой, нежностью и грустью я думаю о
Льве, ленивом толстяке, обжоре, который
десять лет был мне спутником и разделял со
мной вдовство и одиночество. На пороге
смерти привычная близость таких существ
уже не кажется чем-то незначительным и
обыденным. Лев – это десять лет моей
жизни, и я вдруг ясно осознала: все наши
кошки, все эти смешные и вроде бы
никчемные зверьки, с покорностью и
безучастностью сопровождающие нас по
земному пути, – это хранители веселых,
радостных минут, счастливой канвы, что
проступает даже в самой несчастливой
участи. Прощай, мой Лев, сказала я
беззвучно и, по существу, прощаясь с целой
жизнью, которой дорожила куда больше, чем
думала.Я мысленно вручила судьбу своего
кота Олимпии Сен-Нис, и мне сразу стало
легче – она с ним будет обращаться хорошо.
Ну а теперь приступим к людям.
Мануэла.Мануэла, любимая моя подруга.На
краю могилы уже можно перейти на
«ты».Помнишь, сколько чашек чая мы
выпили, нежась в уюте нашей дружбы?
Десять лет чаепитий и церемонных «вы»,
сердечного тепла и бесконечной
благодарности, не знаю уж, кому или чему,
наверное, самой жизни, за счастье быть
твоей подругой. Знаешь ли ты, что самые
лучшие мысли приходили мне в голову рядом
с тобой? Неужели нужно было оказаться при
смерти, чтобы это осознать? Спасибо за эти
чаепития, за долгие часы утонченного
общения, за твое природное достоинство
светской дамы без бриллиантов и дворцов,
– если бы не все это, я оставалась бы
заурядной консьержкой, а так я заразилась
от тебя – душевный аристократизм
заразителен – и обрела великую способность
дружить. Разве могла бы я так легко
обратить ненасытность плебейки в
наслаждение искусством, проникнуться
любовью к синему фарфору, к
распускающимся почкам, к томным
камелиям и множеству других крупинок
вечности, вкрапленных в мимолетность,
драгоценных жемчужин в бегущем потоке,
если бы ты, неделя за неделей, не питала
меня своим сердцем в часы священных
чайных ритуалов.Как мне тебя уже не
хватает… Сейчас, вот этим утром, я поняла,
что значит умирать – в час нашего ухода
для нас умирают другие; ведь я-то здесь,
лежу, продрогшая, на мостовой, и смерть не
имеет ко мне отношения – или, во всяком
случае, сегодня ничуть не больше, чем вчера.
Но я уж больше не увижу тех, кого люблю, и
если это смерть, то она и вправду
страшна.Мануэла, сестра моя, судьба не
пожелала, чтобы я была для тебя тем, чем
стала для меня ты – защитой от невзгод,
преградой пошлости. Живи и думай обо мне
со светлым чувством. А для меня такая мука
думать, что мы больше не увидимся.
Изм. Котяврик (20 Окт 2019 в 02:31)
4
Автор: Котяврик
20 Окт 2019 в 02:21